Перевод В.Леоновича
 

ДЕВА

Шла по лугам — река винного пламени!
Только приблизился — вмиг мертвой
прикинулась
Оцепенел — потекла — и обняла меня —
И не пропала пока, сердце не двинулось...

Сонная дева-река — дымный и дремлющий
Взор проникает меня — синее бедствие...
Солнце высоко — стою — пламя приемлющий —
Помнящий праледника грозное шествие.

ДОВИН ДОВЛИ

Так пером блаженно водит
Ангел третьего завета,
Ибо женщина выходит
На дворцовый лёд паркета.

Прочь отброшено виденье
Книги путанной и странной
Для единого мгновенья
Красоты обетованной!

Дай блаженному грузину
Опрокинуть возле трона
Всю цветочную корзину
Золотого Трианона!

Это грезилось в картинных
Галереях сей столицы,
В глубине зеркал старинных
Собиралось по крупице:

Боже мой, какая мука,
Блажь какая и блаженство -
Изваять - увы - из звука
Вас, о Ваше совершенство!

Неустанно, неустанно
ВАозношу хвалы Киприде.
Как версальские фонтаны
Подражают Вам - смотрите!
Довин-Довли!
Дева, дева,
Поглядите-ка налево:

Над грядой дубов и пиний,
Над дорожкой райской, синей -
Полуночный ветер горный,
Иссиня седой и чёрный -

Конь летит - по коже иней -
Гость незваный, призрак вздорный:
И к чему такая спешность?
О, зажмурьтесь, Ваша нежность!

Это слёзы? Не годится.
И давайте (Довин-довли)
Я спою Вам - я ведь птица -
Не люблю я птицеловли!

Довин-довли, довин-долвли!

КТО БЫ ВИДЕЛ

Это не стрела Эрота -
И не надо сердцеведов, -
Это смеротная дремота
Входит в сердце - вайме, дедав!*

Кто бы видел! - о, как больно! -
Эти поздние щедроты
Так открыто и раздольно
В сердце входят как в ворота!

КУКЛА

Куколка в парче —
Волосы льняные,
Губки расписные,
шрамик на плече.

Кукла, ну-ка спой!
Кукла, хочешь вишенку?
Кукла, видишь нищенку -
Внизу на мостовой?

Эх ты кукла! Что ж
Песен не поешь,
Горести не ведаешь,
Сласти не отведаешь?

Говорит: хочу
Снять с души проклятье —
Золотое платье —
Душную парчу.

ЛАКМЕ

Голос увожу из хора -
Это дерзость? Извините.
Только вся моя опора -
Об одной скрипичной нити.

Извлекаю, как из пира,
Зыбкий звон хрустально-синий,
Из громоздкого клавира
Только душу героини.

Свет луны и двор бездонный
В духе смутного карьера.
Пьяный сумрак заоконный,
Свечка, очерк интерьера.

Отпущу на волю душу
В ветреном Париже, в марте!
Наизнанку и наружу
Эта комнатка в мансарде:

Слышишь, кровь моя глухая,
Я твой враг и хмурый данник:
По двору проходит странник,
Озираясь и вздыхая.

Вот к луне лицо приподнял.
Стал. Не говорит ни слова.
В окна смотрит: Что ты отнял,
Господи, вот у такого?

И пронзительно и страстно
Льётся та же кантилена.
Ночь печальна, ночь прекрасна,
Словно тристии Верлена.

Счастлив я, что причастился
Лиры этой величавой,
Малодушно не смутился
Бедной славой, жалкой славой.

И в мелодии Верлена,
Вещего отца и мэтра,
Ты, Лакмэ, жива нетленно,
О, Лакме, дочь мглы и ветра!

ЛИРОЙ ГАМЛЕТА

Прочь! В монастырь! Беги, Офелия,
Мирской кровавой суеты!
Твоя хранительница - келья,
Моя спасительница - ты.

Твой траур - твой убор венчальный.
Разлукой сочетаюсь я
С тобою, гений мой печальный,
Душеприказчица моя.

Лишь там, на небесах, мы вместе.
Тебе к лицу святой венец,
А мне - личина - ради чести -
Колпак дурацкий, бубенец...

ОЗЕРО В ГОРАХ

Голубые травы и цветы
Родились и выросли высоко.
Кладезь синевы и черноты —
Озеро — мерцающее око
Каменистой серой высоты.
Опрокинутые мачты пихт,
Яркий луг и сумрачный кустарник,
Россыпь мхов — рубиново-янтарных,
Малахитовых и всех иных —
Россыпь откровений ювелирных —
Озера оправа и оклад.
Явь и холод областей надмирных —
Память молодости — вещий хлад...
Просыпающиеся тюльпаны,
Плачущий — хрустальный — теплый снег
И с ружьем сутулый человек,
Уходящий гиблыми тропами...
Что — моя охота? Сны и сны.
Птичий взор — рассеянный и точный.
Рыцарственный профиль крутизны.
Блеск дневной и ветер полуночный!
Эта всячина и пестрота,
Этих волн раскаты — плоскогорье!
Это черно-голубое море —
Опрокинутое —
Высота!
 

ПОЙДЕМ СО МНОЮ

Хрустальным утром, рано, налегке
Пойдем со мною в сторону Бетани,
Чтоб на родном и звучном языке
По всей дороге птицы щебетали.

Там лепится Ираклия гнездо
и думу думает Орбелиани —
и нам ее достанет лет на сто.
Пойдем со мною в сторону Бетани!

Там постарели липы и дубы,
и стебли розовые буйно вьются.
О друг мой, остановимся, дабы
На время прожитое оглянуться.

Тбилиси дышит где-то за горой.
Высматривает место обитанья
Душа моя... Хрустального порой
Пойдем со мною в сторону Бетани!
 

ТОПОЛИ В СНЕГУ

Алмазный невесомый свет -
Глубокой синевы мерцанье.
Торжественное созерцанье:
Ни слова, ни дыханья нет.

Наполнены голубизной
Воздушные литые чаши -
Оледенелое зедаше*,
Где вспыхивает синий зной.

В алмазы убрана земля
И холодеет, как невеста.
Заковано мгновенье жеста:
К луне воздеты тополя.

Плывёт гора, как белый конь,
Толпятся строго кипарисы -
До пят серебряные ризы...
Неуловимого не тронь.

Цветёт, как лииля, луна
На звёздной глубине и чёрной.
Но красоте неизречённой
Душа моя обречена.

У НЕГО ОТКРЫТЫ ОСТАЛИСЬ ГЛАЗА

Июньское солнце, бытья катаклизмы!
Умерло солнце, остались открыты глаза!
Он как то бессильно ушёл из жизни,
Как будто погасла беззвучно гроза!

У него открыты остались глаза,
О, открыты остались его глаза!
Его прах приняла чужая земля,
И открыты остались его глаза!

И эти глаза голоса вечеров
Слушали робко, и взгляд убегал как лоза,
У него открыты остались глаза,
О, открыты остались его глаза!

Что там творится, может мне снятся
Траурной лиры прощальные звуки?
Вдруг прекращают струны смеяться,
От непогоды все эти муки!

Откуда доносится тихое пение
Остановившегося дыхания,
Секунд бесконечное отправление
И драгоценное воспоминание?

Лето уходит... не те уже музы,
Дуют ветры и трепещет одежда,
Снова я здесь... на родине, в Грузии!
Здесь дорогая, здесь я, надежда!

И эти глаза голоса ангелов
Слушали робко, и взгляд убегал как лоза.
У него открыты остались глаза,
О, открыты остались его глаза!

Ходит со мною твой взгляд, твоя мера,
На бархат падают тени кривые,
Повсюду незримо плачет Церера,
Глаза холодные и живые.

Стоило о жизни какой-то иной
Мечтать и жизни перечить не сметь?
Я не знаю дороги достойной земной,
Есть единственная дорога - смерть.

У него открыты остались глаза,
О, открыты остались его глаза!
Его прах приняла чужая земля,
И открыты остались его глаза!

ВЫСТРЕЛ В ГОРАХ

Убил в ущелье охотник рыжий
Прекраснорогую ниамори,
И было тихо - а стало тише,
Как смолкло эхо в скалистом соборе.

Назавтра я видел, что день несветел,
А воздух траурен - без метафор,
Я шёл за гробом сквозь ливень и ветер
И сумрак скорбный, и взрывы литавр.

Я никому не помог на свете,
Не спас я царственную косулю.
На мне тот ливень оставил плети,
А в сердце детском понёс я пулю.

Я был ребёнком - и беспредельна
Та смерть была, и поныне студит.
Ничто не умрёт от мен яотдельно:
Завет - уходит, томит - и нудит...

Навеки запомню выстрел во храме -
Звук потонувший в тиши безмерной.
Случилось что-то с небом, с горами,
Как тодлько тронулся поезд смертный.
 

Я  И  НОЧЬ


Сейчас, когда пишу я эти строки, ночь разгорелась, полночь тает,
В окно влетевший ветерок природы тайны мне вверяет.

Вокруг всё неподвижно, спит укрыто лунным серебром,
И только ветер шевелит сирень перед моим окном.

Голубым и синим светом небо так расчленено,
Так нополнено волшебством, как ритмами моё письмо.

Столбы таинственного света дают вещам такую мощь,
Что щедро плещется всё чувством, как моё сердце в эту ночь.

С давних пор и у меня тайна скрыта в сердце этом;
Я от всех её таю в темной глубине своей, не даю коснуться свету.

И неведомо друзьям, что за желчь вмещает сердце,
От которой мне вовек никуда уже не деться.

Не укрыть глухую думу сердца удовольствиям могучим,
Не похитить женской страсти страсть, которою я мучим;

Тихий стон во сне не выдаст, ни вино, и нет тех сил,
Чтоб отнять, что я глубоко в тёмном серце поместил.

Только ночь в часы бессониц, вся сверкая зрачками звёзд,
Знает эту тайну, знает. Знает всё нагая ночь.

Знает – как осиротел я, как истязал себя напрочь.
Нас... двое в этом мире: я и ночь, Я и Ночь!

              *  *  *

Есть настоящий, сущий —
Души твоих книг читатель.
И есть — ему вслед ползущий
Книжных листов листатель.

Тянет, потянет, вытянет
Где-нибудь лыко в строку,
Выудит, выдоит, выкопает...
Ни спросу с него, ни проку!
 

            *  *  *
Надежду с тобою делю,
О пальма! И призрачно-перист
Сухой твой железистый шелест.
О чем ты? О мире молю.

Неистовая синева —
Сквозь ветви — сухие ресницы.
Прозрачен и виден едва,
Полуденный город теснится.

Как пламя, колеблется порт.
За город — сквозь горы и горы
Мой взгляд беспредельно простерт,
Лишенный последней опоры.

Ослеп? Поделом, поделом!
Роскошная меркнет ривьера,
Вдаль хлынула — вширь — напролом-
Пространства свободная сфера!

Что — горы, когда не крепки
И холмики те, и могилы...
Прозревшие старики,
На что вам подобные силы?

Но через полдневную ярь —
Волос твоих черный янтарь,
Молящие, бледные руки —
Ко мне — через годы и муки...

И гасит небесный огонь
Моя ледяная ладонь.
Исчезла — манила рукою..,
О пальма, о древо покоя!


             *  *  *
Нет, друг мой Георгий!
Не те уже годы,
Чтоб — няньки да няньки,
Под видом народа.

Ему мы служили,
Ему и дослужим.
Ему! А не разным
Прохожим досужим.

               * * *
Он разорвал кольцо поруки
И, гневный, в полночь изо дня
Шагнул - один - скрестивши руки
И лоб горящий наклоня.

Глухой и буйный, как Бетховен,
Он проклял бога - но ему
Лишь одному и был подобен,
Когда сквозь ветер шёл и тьму.

И поднимаясь в гору,
долго,
Свой траурный он создал марш,
И бесконечно и полого
Рос под ногами грный кряж...
 

                     *  *  *
Рассвет за горою — долина во мгле.
Плывет в небесах золотая трирема.
Олень на скале и пуля в стволе —
Жестокому богу жестокая треба.

Восток пламенеет — чернеет гора,
И замер олень, красотой очарован...
Без выстрела — видно, такая пора —
Охотник задумчиво сходит по тропам.

В тумане долина — как путь до креста.
Л свет накопился — мгновенье — и хлынет..
И в жизни спасает меня красота —
И в смерти меня красота не покинет.
 

             *  *  *

Сугроб нарциссов и фиалок,
И гроздь глицинии вслепую
Свисает с почернелых балок,
Где пуля попадала в пулю.

А тополёк стоит на страже
Ресниц твоих и занавесок
И тем острей идея кражи
И тем черней крыла черкесок.

И прячут голубые лица
Старинные невестокрады.
А кровь, готовая пролиться,
Пылает розами ограды.

И льётся линия Шираза
По тополиной вертикали.
Да сохранят тебя от сглаза!
Но сохранят тебя едва ли:

Смоковница укоренилась
В библейском кирпиче железном
И неизбывна божья милость
На одиноком и болезном.

Первоначальные восторги
Обвалу холода подобны,
А Очи дремлющие зорки,
И памятливы, и подробны:

С тем пропадает середина,
И дышит эпилог в романе,
Где постепенно и едино
Всё тонет в ветре и тумане.

Балкон и милые ступени,
И тополь твой праздностоящий:
Всё поравняет снег забвенья,
Снег более чем настоящий.

Но как мучительно и тонко
Уходит бытие и рвётся!
Дано мне сердце оленёнка!
Дано мне сердце ратоборца!

Воскресни - говорю - воскресни,
Живи, оазис Ортачала.
И слёзы, и весна, и песни,
И всё - иначе, и всё - сначала!